Нежная королева [= Хельви — королева Монсальвата] - Ольга Елисеева

Окончание долгого поста всегда приносит радость, а когда угощение оказывается втрое богаче обычного, да еще и выставлено королевской семьей — есть повод погулять! Весь город был заставлен столами под открытым небом, бочками с добрым вином, телегами со снедью, улицы перегорожены так, что не нашлось бы дороги ни прохожему, ни проезжему.

Глядя из окна на затянувшееся веселье, Харвей думал, что сейчас столицу модно брать голыми руками.

— Хорошо, что ты выставил кордоны на дорогах к городу. — улыбнулась королева.

Она всегда угадывала его мысли, но это не тревожило Деми: Хельви ведь не старалась проникнуть в тайны супруга, просто думала в унисон. Да и были ли у него теперь тайны?

— Смотри, как они радуются. А ты хотела сбежать! — мягко упрекнул он.

— Может быть, я хотела, чтоб ты меня вернул. — засмеялась женщина.

— Будем считать, что так. — Харвей склонился и с долгой нежностью поцеловал ее в порозовевшие губы.

Он подхватил жену на руки и посадил на широкий подоконник, чтоб она сверху могла посмотреть на город. Но Хельви, кажется, не слишком интересовали картины внизу. Ее ладони так и остались на плечах мужа, они сжались еще плотнее и сплелись за его шеей.

— Все, что я могу пообещать, — с неожиданной хрипотцой в голосе сказала королева, — это то, что в следующий раз в Монтаньяр мы поедим вместе, и только оставив Гранар в надежных руках.

— Хорошая мысль, ее надо закрепить. — Харвей снова поднял Хельви и ногой распахнул дверь в спальню.

Стайка горничных, застилавших недавно покинутую молодыми государями постель, исчезла, торопливо шурша платьями по полу.

— Харвей, наше поведение вызывающе, — с легкой укоризной произнесла жена.

— Пусть не вертятся под ногами. — возразил Деми. — Или ты думаешь, что одного наследника нам достаточно?

— Ты хочешь меня уморить? — она слабо отбивалась от его быстрых легких поцелуев.

— Я хочу прожить с тобой до глубокой старости и крестить штук десять-двенадцать внуков.

— Прекрасно, но я…

Он закрыл ей рот ладонью. Королева запрокинула голову и увидела на полу с другой стороны кровати громадную корзину ландышей. Белые гости, появлявшиеся в Гранаре лишь на излете мая, не удивили ее. Она знала, с каких горних вершин спустились эти цветы, как по мановению волшебной палочки попавшие в ее спальню. Точно такую же корзину, но полную точеных матовых лилий, Хельви увидела у своих ног, когда открыла глаза после возвращения из Монтаньяра. В обители радости снова цвели сады.

Коронация Харвея произошла спустя несколько дней. Как только ее величество снова смогла ходить. Это было пышное и торжественное зрелище. В соборе св. Брана корону на склоненную голову Деми возложил епископ Сальвский. Звучали тягучие гимны, заоблачно и высоко пел орган. В миг, когда золотой обруч с тяжелыми квадратными зубцами коснулся волос мужа, королева, вопреки своим прежним терзаниям, испытала необъяснимое торжество. В ее сердце зажглась и до сих пор не угасала горделивая радость. Какого короля она подарила Гранару!

Все присутствовавшие в соборе преклонили колени. Затем вереница поздравляющих двинулась мимо августейших супругов. По случаю праздника королевская чета щедрой рукой раздавала пожалования, поэтому каждый, подходивший с поклоном к их величествам, уносил от ступеней трона нежданную радость.

Хельви поискала глазами лорда Босуорта, почему-то мявшегося у колонны, и сделала ему знак подойти. Когда она умирала, Дерлок, растолкав всех, неотлучно торчал возле нее, готов был подавать лекарства и поправлять подушки, а теперь вдруг смутился и жался позади других. Королева не могла этого допустить.

— Лорд Босуорт, — строго сказала она, протягивая вперед руку для поцелуя, — ваше место здесь, рядом с нами. — Хельви ободряюще улыбнулась. — Как было прежде.

— И как будет всегда. — подтвердил король. Вместо милостивого жеста, приглашавшего подданного облобызать кончики пальцев монарха, Деми крепко пожал руку человека, объяснившего ему, что душу Хельви надо искать в Монтаньяре.

Рядом с Дерлоком в низком реверансе присела красивая черноволосая женщина, одетая с невероятным для прежней Феоны Мак Финн богатством.

— Разрешите представить Вашим Величествам мою супругу леди Босуорт, — со смущением в голосе произнес горец и обернулся к жене. При этом его глаза зажглись такой теплотой, что Хельви сразу поняла: Дерлок женился вовсе не для того, чтоб отомстить ей. — Мы обвенчались в поместье Босуорт, месяц назад, и еще никому не говорили. — пояснил лорд.

— В таком случае вы должны принять наши поздравления. — ласково обратилась к молодым королева. При взгляде на сияющее счастьем лицо Феоны ее сердце на мгновение кольнула слабая иголочка ревности, и тут же отпустила, как только муж мягко сжал ее опущенную руку.

Леди Босуорт отошла от августейшей четы статс-дамой. Ожидая гнева королевы, она никак не могла понять, за что взыскана такой милостью. Но еще удивительнее было пожалование ее мужа.

Сразу после возложения венца молодой государь зачитал прямо в соборе заранее подготовленный им список новых назначений. Кто бы мог подумать, что король вспомнит в нем о Дерлоке — бывшем фаворите своей жены! Таким обычно готовят дорогу в изгнание, а не к вершинам власти. Но, согласно указу Харвея, лорд Босуорт стал коннетаблем и наместником Верхней Сальвы, как отныне назывались горные районы страны.

Весь Гранар был поделен на четыре части: Северную Сальву, Южную (бывший Южный Гранар), Верхнюю и вновь присоединенную Белую. Сам король соединил в своем титуле достоинство герцога Белой и Северной Сальвы. Наместником Южной остался д’Орсини, он же получил завидную для многих вельмож должность воспитателя наследника престола и негласно был назначен начальником секретной службы королевства.

Епископ Сальвский Робер, носивший теперь прозвание Благочестивый, стал канцлером и председателем Королевского Совета, который пополнился несколькими видными гранарскими канониками и богословами. Ламфа, с каждым днем все больше старевший и, к великому огорчению королевы, слепший на глазах, получил особую милость, о которой давно мечтал, но не осмеливался просить. Его возлюбленный зять, муж старшей дочери Энид, милейший и честнейший Линцей Петерс, уже несколько месяцев помогавший казначею в делах, получил должность секретаря Совета и был приведен к двойной присяге: на верность Гранару и на не разглашение государственной тайны.

Объявление всех этих милостей привело собравшихся в восторг. Под сводами старого храма раздались приветственные крики и рукоплескания, что, конечно, было не вполне пристойно, и отец Робер сделал придворным знак угомониться.